— Значит, рабочие наши задачи такие: уничтожить самодержавие — раз! Немедленно освободить всех товарищей из тюрем, из ссылки — два! Организовать свое рабочее правительство — три! — Считая, он шлепал ладонью по ящику и притопывал ногою в валенке по снегу; эти звуки напоминали работу весла — стук его об уключину и мягкий плеск. Слушало Якова человек семь, среди них — двое студентов, Лаврушка и толстолицый Вася, — он слушал нахмуря брови, прищурив глаза и опустив нижнюю губу, так что видны были
сжатые зубы.
И думала о том, как расскажет сыну свой первый опыт, а перед нею все стояло желтое лицо офицера, недоумевающее и злое. На нем растерянно шевелились черные усы и из-под верхней, раздраженно вздернутой губы блестела белая кость крепко
сжатых зубов. В груди ее птицею пела радость, брови лукаво вздрагивали, и она, ловко делая свое дело, приговаривала про себя...
— И я не видел… не понимал! — говорил он сквозь
сжатые зубы, потрясая около своего лица одним кулаком и с таким выражением, как будто ему наступили на мозоль. — Я не замечал, что он ездит каждый день, не заметил, что он сегодня приехал в карете! Зачем в карете? И я не видел! Колпак!
Капитан Слива прошел мимо Ромашова и, не останавливаясь, не глядя на него, точно разговаривая сам с собою, проворчал хрипло, со сдержанной злобой, сквозь
сжатые зубы...
Она обвилась руками вокруг его шеи и прижалась горячим влажным ртом к его губам и со
сжатыми зубами, со стоном страсти прильнула к нему всем телом, от ног до груди. Ромашову почудилось, что черные стволы дубов покачнулись в одну сторону, а земля поплыла в другую, и что время остановилось.
Неточные совпадения
Впрочем, если заговоришь вот хоть с этим американским кэптеном, в синей куртке, который наступает на вас с
сжатыми кулаками, с стиснутыми
зубами и с зверским взглядом своих глаз, цвета морской воды, он сейчас разожмет кулаки и начнет говорить, разумеется, о том, откуда идет, куда, чем торгует, что выгоднее, привозить или вывозить и т. п.
— А завтра… — она дышит жадно сквозь
сжатые, сверкающие острые
зубы. — А завтра — неизвестно что. Ты понимаешь: ни я не знаю, никто не знает — неизвестно. Ты понимаешь, что все известное кончилось? Новое, невероятное, невиданное.
Все молчали, точно подавленные неожиданным экстазом этого обыкновенно мрачного, неразговорчивого человека, и глядели на него с любопытством и со страхом. Но вдруг вскочил с своего места Бек-Агамалов. Он сделал это так внезапно, и так быстро, что многие вздрогнули, а одна из женщин вскочила в испуге. Его глаза выкатились и дико сверкали, крепко
сжатые белые
зубы были хищно оскалены. Он задыхался и не находил слов.
Порою мелькало обезумевшее лицо с вытаращенными глазами, мёртвое и вздутое, как лицо утопленника; оставались в памяти чьи-то испуганные, виноватые улыбки, свирепо нахмуренные брови, оскаленные
зубы, туго
сжатые кулаки одиноких людей, сидевших в углах.
Зина осталась одна. Невыразимая тягость давила ее душу. Она чувствовала отвращение до тошноты. Она готова была презирать себя. Щеки ее горели. С
сжатыми руками, стиснув
зубы, опустив голову, стояла она, не двигаясь с места. Слезы стыда покатились из глаз ее… В эту минуту отворилась дверь, и Мозгляков вбежал в комнату.
И, вздёрнув распухшие губы, показывая крепко
сжатые лисьи
зубы, она дополнила...
Жена его неподвижно смотрела в окно, но когда он скрылся за дверью будки, она, быстро повернувшись, протянула к двери туго
сжатый кулак, сказав, с великой злобой, сквозь оскаленные
зубы...
Песчаный и пустынный берег дрогнул от его крика, и намытые волнами моря желтые волны песку точно всколыхнулись. Дрогнул и Челкаш. Вдруг Гаврила сорвался с своего места, бросился к ногам Челкаша, обнял их своими руками и дернул к себе. Челкаш пошатнулся, грузно сел на песок и, скрипнув
зубами, резко взмахнул в воздухе своей длинной рукой,
сжатой в кулак. Но он не успел ударить, остановленный стыдливым и просительным шепотом Гаврилы...
Холодный новый круглый, как нуль — полный, рубль как
зубами врезался отточенным своим краем в руку,
сжатую для верности в кулак, и я всю исповедь как ногами простояла на одном — не дам!
Стиснув
зубы, он делал под одеялом быстрое, короткое движение
сжатым кулаком и представлял себе в кулаке острый, блестящий шерфовальный нож.